- Я действительно совладелец ООО "Управляющая компания "Роснано", но по техническим соображениям, просто потому что "Роснано" по закону не может быть его единственным учредителем. В 2014 году менеджмент должен приобрести до 10% УК, и мы на это нацелены. Назвать вам имена покупателей я пока не готов, но могу рассказать идеологию. Это должно быть партнерство, как все GP, которые работают в индустрии private equity. Партнерство предполагает ограниченное количество участников, на первом этапе 5-6, вряд ли больше. Это люди, готовые достать из кармана деньги и купить по рыночной цене управляющую компанию. Что такое рыночная цена? Мы как раз сейчас в стадии, когда с ней все ясно. Единственный актив УК - это договор на управление "Роснано". Его параметры мы полгода прорабатывали с министерствами и ведомствами. Это, по сути, договор на управление с денежным потоком. Cash flow прогнозируем по бизнес-плану до 2020 года, и это позволяет подсчитать сегодняшнюю стоимость компании по методу DCF (дисконтируемых денежных потоков). Я считаю справедливым и правильным, чтобы партнеры приобретали компанию на старте по этой цене. И я считаю справедливым и правильным, чтобы они же получили опцион на то, чтобы по этой же цене и дальше наращивать свою долю. Тем самым и возникает правильная мотивация: оценка компании вырастет - это upside и мотивация для партнеров. С другой стороны, возможен и downside.
Это как раз та система мотивации, которой нам не хватает сегодня. Сегодня мы живем так: задался проект, например, "Ниармедик Фарма" - классная компания, создавшая российский инновационный нанопродукт "Кагоцел", это upside, за него положена премия. Но у нас есть и неудачи, к сожалению.
- Само собой, мы и депремируем. Провалился проект, в который вложено не один и не десять миллионов, а мы аж на 50 тыс. рублей депремировали сотрудника. Или мы даже с ним расстались, такое тоже бывало. Но это неадекватно, неправильно-должна быть ключевая часть менеджерской команды, которая зарабатывает большие деньги, если проект удался, или теряет свои деньги, если не сумела его довести до ума. Именно поэтому я считаю приобретение менеджментом долей в УК правильным балансом мотиваций, который мы хотим изначально заложить в УК, тем более что это классическая для индустрии схема.
- Конечно. Если мы правильно прикидываем для себя цену компании, то речь идет о вполне ощутимых и заметных деньгах.
- Идею опциона мы включили в бизнес-план, но она требует еще и опционного соглашения. Поэтому там есть еще чего прорабатывать. Базовые параметры таковы: менеджменту разрешается нарастить долю до 49% к 2015 году, но дальнейшее увеличение возможно только в случае выполнения ориентира 300 млрд рублей в 2015 году. Логика государства совершенно понятна. Нас создавали, чтобы эту задачу решить. Если решили - берите управление, не получилось - нет.
- У меня в Давосе была встреча с одним из потенциальных LP этого фонда. Я не хотел бы называть имена по понятным причинам, но сейчас параметры фонда детально обсуждаются. Он стартовый и создается по облегченной конструкции - один к одному. То есть объем денег "Роснано" и объем привлеченных средств будет равным. В дальнейшем пропорция будет меняться в пользу привлеченных средств, и к 2020 году их доля должна вырасти до 80%. Однако до сих пор некоторые серьезные люди в индустрии, к которым я отношусь с уважением, говорят: "Ребята, вы фонд один к одному не создадите". Один из крупнейших консалтеров говорит нам всерьез: "Первый фонд вы можете создать года через три, не раньше. Вы не сможете поднять денег". Посмотрим.
- У вас уже есть договоренности?
- У нас пока ни с кем нет договоренности. Продолжается переговорный процесс, поэтому я бы не хотел называть имена. Договоренность появится, когда управляющая компания станет GP и подпишет договор на создание фонда. Пока в управляющей компании работает один человек - я.
- Вы не планируете привлечь РФПИ, который сейчас во многих проектах участвует?
- Они молодцы, за очень короткий срок смогли поднять большие деньги, в том числе от суверенных фондов. Однако они для нас не инвестор. Я не могу у РФПИ пытаться деньги получать, это неправильно. Другое дело, что мы можем привлечь инвестиции РФПИ в один из наших проектов. Мы, кстати, обсуждаем, по крайней мере, один проект такого рода, но это другое.
- Вы рассматриваете возможность привлечения в качестве финансовых партнеров крупных венчурных фондов, у которых есть культура работы с инновационными компаниями, например, Sequoia?
- Венчурный фонд - это управляющая компания (GP), которая собирает деньги фонда. Возможно ли получить какие бы то ни было деньги венчурных фондов к нам, в наш фонд? Нет. Это противоречит принципам индустрии, в ней невозможны ситуации, когда венчурный фонд вкладывается не в проект, в другой фонд.
Возможна схема, которая называется СоGP. Тогда управляющая компания "Роснано", или специально созданная для этих целей "дочка" управляющей компании организует партнерство с управляющей компанией венчурного фонда. Они вдвоем формируют совместную управляющую компанию. В таком случае УК "Роснано" привлекает деньги ОАО "Роснано", а ее партнер GP - средства других LP. И на ранних этапах работы УК "Роснано" эта схема даже более работоспособна, чем привлечение LP только нашими силами, так как у нас пока мало опыта. Мы всерьез думаем над такой схемой.
- Вы не видите проблему в том, что "Роснано" привлекает инвесторов с рынка, имея при этом жесткий ориентир - 300 млрд рублей выручки в 2015 году. Ведь инвесторам, по идее, не интересно, какой должен быть объем выпуска нанопродукции в России. Им интересен возврат на капитал. И когда вы будете им объяснять: "Вот нам сюда тоже надо бы инвестировать, потому что в потенциале это плюс к нашим миллиардам", они вам ответят: "Ребята, здесь нам риск кажется слишком высоким"…
- Вы просто на 100% попали в точку. Это и было одной, может быть, из самых сложных задач, которую мы должны были решить, вырабатывая бизнес-план и стратегию. Мы действительно попадаем именно в это противоречие. Как мы его собираемся разрешать? Во-первых, сегодня мы пока еще живем не на деньги инвесторов, а на государственные деньги. Нас создало государство, поставив задачу достичь эти самые 300 миллиардов. Я мы обязаны эту задачу решить.
Во-вторых. Вопрос нашей управленческой компетенции, если хотите, мастерства или искусства, как раз в том и состоит, чтобы суметь, не разрушая первую задачу, поверх нее выстроить логику, которая позволяет решить вторую задачу. Так, чтобы выстроить некую матрешку, когда мы, сумев решить первую задачу, поверх нее будем решать и вторую задачу. Стратегия и бизнес-план эти две задачи и объединяют.
Вы же понимаете, что когда мы сейчас обсуждаем с потенциальными LP создание фонда, то мы точно не говорим про объемы наноиндустрии 2015 года, потому что создание фонда вообще-то занимает около полутора лет. Предположим даже, что мы зарегистрируем фонд в третьем или четвертом квартале 2014 года. Это значит, что первые сделки будут осуществлены в I полугодии 2015 года. Но, с точки зрения объема наноиндустрии, это уже ни на что не повлияет.
Именно поэтому "задачу-300" будет решать ОАО "Роснано", а ориентир новых фондов - IRR. Хотя и при этом мы не отказываемся от нашего главного мандата - инвестиции в российскую наноиндустрию. Мы считаем, что таким естественным путем, через создание инвестфондов, может быть достигнута задача 2020 года - 600 млрд рублей продаж нанопродукции портфельными компаниями. Задача-300 требует специальных действий, проектов - "КАМАЗ", ЧТПЗ и т.д. А вот после 2015 года нужны проекты, главным в которых будет IRR, иначе нам инвесторы никаких денег не дадут. Динамика роста от 300 до 600 млрд рублей означает годовой прирост на 15%.То есть мы сохраняем задачу по объему производства нанопродукции, но она не будет настолько детерминированной, чтобы подавлять остальные задачи. Вот как мы пытаемся соединить трудно соединяемые задачи.
- Мандат управляющей компании будет оставаться в пределах нанотехнологий?
- В целом, да. Инвестиции "Роснано" как LP будут по-прежнему в нанотехнологию. А из 150 млрд рублей инвестиций, которые мы планируем привлечь, не менее 50 млрд рублей будет направлено в нанотехнологии, а остальные 100 млрд рублей - в Hi Tech. Вот баланс, вполне разумный.
- Извечная российская проблема с корпоративным законодательством, которое не очень содействовало продвинутым формам инвестирования, тем же GP/LP. На ваш взгляд, сейчас она решена?
- Во-первых, есть подвижки по акционерным обществам, в том числе по соглашениям акционеров, что неплохо само по себе, хотя к нам уже отношения не имеет. Мы, с гордостью могу сказать, вовремя почувствовали, что нужен прорыв, и три года назад собрались с коллегами из РВК, из Сколково, из РАВИ (Российская ассоциация венчурного инвестирования) и вместе создали группу, которая при поддержке Минэкономразвития разработала два прорывных закона.
Один из них закон об инвесттовариществах для private equity и венчурных фондов, а второй - закон о хозяйственном партнерстве для стартапов. Тогда эта задача была для нас несколько абстрактной. Но мы все понимали, что в действующем российском законодательстве нет адекватной организационно-правовой формы для индустрии private equity. Хотя и за рубежом эта индустрия появилась только 15-20 лет назад и продолжает формироваться. Сейчас мы видим в принятых законах ряд изъянов. Насколько мне известно, Госдума рассматривает поправки в эти документы, и это очень позитивно.
Нам бы хотелось, чтобы не только мы, но и вообще в целом в стране начала возникать индустрия private equity. Я считаю, что это важнейший финансово-экономический институт, который в сегодняшней российской экономике востребован как никогда. Наша проблема - отсутствие роста. В прошлом году российский ВВП вырос лишь на 1,4%. Откуда взяться росту, кто может расти? При всем уважении к "Газпрому", он не может расти на 20% в год, это невозможно. Добыча нефти и газа в России в 2013 году увеличилась на 1-2%. Небольшие стартапы тоже ситуацию не изменят. Расти могут средние предприятия. Но для этого роста им нужен не просто капитал, а требования корпоративной культуры, бизнес-планирования, маркетинга, транспарентности и так далее. Фонд private equity - это финансовый институт, который берет деньги у крупных непрофильных источников, типа Пенсионного фонда. И, отбирая проекты, привносит в них ровно то, о чем я сказал. Причем он ориентирован на рост, собственно, и зарабатывает на приросте стоимости.
Лет 5-10 назад было рановато для private equity в России. Через 5-10 лет будет уже поздно, прозеваем момент.
Мне бы очень хотелось, чтобы российский закон об инвесттовариществах оказался работоспособным, и чтобы такие институты возникали у нас в стране, а не только в люксембургской юрисдикции. Мы готовы на себе поставить эксперимент - создавать фонды private equity в российской юрисдикции на основании российского закона. Хотим посмотреть, что из этого получится в реальной жизни. По большому счету, у нас две миссии. Одна - развитие наноиндустрии, другая - придание импульса российскому private equity бизнесу.
- Сколько "Роснано" получило средств от "экзитов" - продаж долей в портфельных компаниях "Роснано" в 2013 году, и сколько, напротив, пришлось списать в неудачных проектах? Какие у вас ожидания на 2014 год?
- По "экзитам" у нас был план на 9 млрд рублей, который мы героически выполнили. Надо признать, что не все "экзиты", которые мы планировали, состоялись, зато были другие "экзиты", которые мы не планировали, но в итоге план в 9 млрд рублей был выполнен. В 2012 году доходы от выходов из проектов составили более 1,5 млрд рублей. План на 2014 год - меньше 9 млрд рублей.
Средний IRR по продажам долей в прошлом году - порядка 30%, что, в общем-то, более чем приличный показатель. В то же время, конечно же, были неудачи и списанные средства. Точный объем списанных средств мы узнаем чуть позднее, он появится в результате аудита отчетности по МСФО. Но, напомню, по итогам 2012 года мы создали резерв под неудачные проекты, по поводу которого было много споров и критики, в размере 21,8 млрд рублей. Часть из этих резервов и будет списана на неудачные проекты, как и предполагалось. Ну, например, одна из наших самых серьезных неудач - проект "Нитол", который придется списывать. Созданные резервы учитывали этот проект. В то же время, часть резервов не будет списана. В целом размер резервов будет уменьшаться. Потери - это всегда неприятно, но я считаю, что по балансу выходов и потерь прошлый год, в общем, показал позитивную динамику.
Надо понимать, что есть еще одна грань. Любой private equity в первые 3-4 года вкладывает больше, чем получает. Соответственно, с бухгалтерской точки зрения, будь то РСБУ, или МСФО, он убыточен по крайней мере, половину жизни, а срок жизни фонда - это 9-10 лет. Мы каждый год после публикации финансовых результатов слышим заявления о том, что "Чубайс опять все провалил". Но у нас в бизнес-плане, утвержденном Минэкономразвития и Росимуществом, первая прибыль запланирована на 2017 год. До этого мы планово убыточны.
- У вас в бизнес-плане прописан средневзвешенный ориентир по IRR?
- По текущему портфелю мы хотим выйти на IRR порядка 12%, для новых инвестиций мы устанавливаем целевую доходность на уровне 25%.
- Ситуация с "Нитолом" во многом рыночная, был катастрофический обвал мировых цен на солнечные элементы. Но есть, наверняка, случаи, когда виноват в провале проекта его менеджмент. Или даже были злоупотребления с его стороны…
- У нас была боевая история со Счетной палатой, которая в результате проверки обнаружила ряд нарушений в "Роснано". С частью выводов палаты мы не согласны, но есть ряд вещей, с которыми мы согласны. А это означает не только то, что мы не просто понуро опустили голову, а предприняли серьезные меры по преобразованию внутренних бизнес-процессов. Некоторые из них довольно радикальны, начиная с обновления высшего менеджмента, кончая перезапуском, или запуском с нуля некоторых бизнес-процессов, которые ранее не существовали в компании. Фактически мы полностью перестроили всю систему внутреннего контроля и аудита, создали с нуля систему compliance и риск-менеджмента. Счетная палата увидела просчеты, которые мы не заметили. Сейчас целый набор бизнес-процессов выстроен заново, с новыми людьми, что довольно сильно изменит наши отношения с проектными компаниями.
- У вас было несколько таких раундов внутренних преобразований в компании, связанных в том числе с сокращением издержек и персонала. На данный момент целевая модель достигнута или вы продолжаете реформирование?
- Мы двигались параллельными курсами. Один из них - разработка и утверждение стратегии и бизнес-плана, а другой - подготовка компании к работе в новых условиях. Управляющие редко получают в качестве management fee больше 2% от стоимости активов под управлением. У нас три года назад было 4,01%. За два года мы сократили численность персонала на треть, с 376 до 276. Бюджет сократили даже чуть больше. По некоторым статьям расходы, в том числе на автотранспорт, мы сократили в 4-5 раз.
Сокращения людей - болезненный процесс: этот человек сильный и правильный, но мы расставались с ним. Задачей было создать внутри ОАО "Роснано" такую структуру, численность и бюджет, которые могут быть переведены в УК. В результате в договоре УК на управление "Роснано" заложена цифра management fee в 1,95% от активов. Сейчас управленческие процессы могут "переехать" из ОАО в УК без революций.
- Какая премия за прирост стоимости (success fee) предусмотрена для УК?
- Success fee - плата за успешный выход из проекта. Он построен по принципу прироста стоимости проекта на момент выхода по сравнению с оценкой стоимости проекта на конец 2013 года. Существует классическая формула "20 на 80". То есть 80% прироста причитается акционеру портфельной компании - ОАО "Роснано", а 20% - управляющей компании. Соответственно, из этих 20% команда менеджеров УК, которая добилась этого результата, получает свой success fee.
- Что сейчас происходит с Plastic Logic?
- С ним все время что-то происходит. И это хорошо, значит, он жив. Совет директоров "Роснано" все время держит этот проект в центре внимания. Шансы запустить его есть до сих пор. Мы над этим работаем, причем прикладываем колоссальные усилия. Работу ведет команда (зампреда правления "Роснано" - ИФ) Юрия Удальцова. Ключевое know-how компании - органическая TFT-подложка. Она может использоваться с различными технологиями - как для дисплеев (электрофоретические дисплеи, OLED и т.п.), так и для других применений (гибкие сенсоры). Как и многие по-настоящему прорывные технологии, пластиковая электроника ищет свое место на рынке и партнеров для совместных разработок. Мы работаем в режиме реального времени и проявляем гибкость - как в тактике, так и в стратегии.